Обсуждая после просмотра балетный или оперный спектакль, мы обязательно отмечаем для себя декорации и костюмы актеров, оставившие яркое впечатление. А ведь тот, кто их создает, должен быть и искусным модельером, и умелым живописцем, творцом, и отчасти волшебником. Как рождается чудо на сцене, корреспонденту “Настаўніцкай газеты” рассказала главный художник Большого театра Беларуси Любовь Сидельникова.
Рисование, черчение и чтение
— Все ближе два замечательных и всенародно любимых праздника — Рождество и Новый год. Чем собираются порадовать и удивить в эти дни зрителей, особенно юных, ваши коллеги и соратники?
— Конечно, у нас будут детские спектакли, по традиции новогодний бал и, наверное, рождественские показы для детей. Готовится премьера балета “Щелкунчик” (балетмейстер Игорь Колб, художник Ольга Мельник), в декабре состоится премьера барочной оперы Генделя “Ацис и Галатея” в камерном зале имени Александровской.
А раз уж речь зашла о юных зрителях, то напомню, что в середине октября в Большом театре Беларуси прошло “Театральное утро для всей семьи”. Показывалось огромное количество представлений на всех этажах в фойе, детворе было очень интересно и весело.
— Вы по первому образованию, полученному в художественном колледже имени А.К.Глебова, педагог черчения и рисования. Эти предметы, на ваш взгляд, необходимо изучать в общеобразовательной средней школе?
— Черчение, скажем так, предмет важный, развивающий, в частности, пространственное воображение и не только, а в моей профессии очень нужный. Рисование, пение и музыка школьнику, считаю, крайне необходимы, поскольку формируют личность культурного, интеллектуально развитого человека. Совсем не обязательно, что ребенок, когда вырастет, станет художником, профессионально играющим на каком-то инструменте артистом оркестра либо певцом. Но если мы хотим, чтобы зрители приходили в театры, музеи, галереи, то духовное образование давать нужно сызмальства.
— Вам удалось поработать по специальности?
— Не получилось. Вскоре после окончания колледжа у меня родилась дочь, а после декретного отпуска я поступила в БГАИ. Но к профессии педагога отношусь с огромным уважением. В Академии искусств мы обучались при кафедре живописи — сначала у Е.Чемодурова, а потом у Б.Герлована. Евгений Александрович — яркий представитель классической школы, получивший образование в Питере. Он работал в Большом театре и был художником балетного и оперного искусства, невероятным мастером акварельной живописи и прекрасным рисовальщиком. Человек с ясным умом, очень образованный и начитанный, к чему призывал и нас, он говорил конкретно: “Читайте как можно больше, вы должны все знать и понимать”. И я сейчас, будучи в поисках необходимой информации, стараюсь пользоваться печатными источниками, а не доверяться слепо искусственному интеллекту, который может и обманывать. Надежнее всего иметь достаточно широкий кругозор.
Очень многое дал мне и Борис Федосеевич Герлован, по сей день, к слову, работающий в Купаловском театре.
— А что вам все-таки приходится искать в интернете?
— Очень разные вещи. В 2026 году будет ставиться несколько спектаклей восточной тематики. Нужно этот материал повнимательнее изучить. Надеюсь, что у нас получится, но заранее рассказывать не стану. Для меня интересно все новое.
Люблю свою профессию театрального художника, ей можно учиться бесконечно. Правда, чувствую себя студентом, которому нужно срочно сдавать курсовую. Приходится постоянно что-то изучать, делать, и голова все время должна работать.
Сложно, но, повторюсь, это очень интересно.
Деревянная душа и корпорация троллей
— У вас в кабинете на шкафу можно разглядеть небольшую фигурку забавного человечка с длинным носом. Это авторский макет персонажа детской оперы о похождениях деревянного мальчугана, поставленной при вашем участии?
— Нет, хотя это действительно фигурка Пиноккио. Просто у нас много лет накануне Нового года проводится традиционный конкурс детских игрушек, связанных с репертуаром Большого театра, в котором активно участвуют малыши из разных уголков страны. Причем бывают среди работ очень интересные, видно, что их авторы — дети творческие, с образным мышлением. Что касается спектакля “Пиноккио”, то он, безусловно, один из моих любимых, работать над ним было очень интересно.
— Когда вы начинали над ним работать, сразу для себя решили, что он будет кардинально отличаться от всем известных “Приключений Буратино”?
— Конечно, это две разные истории. Персонаж, придуманный Карло Коллоди, — совсем не Буратино, адаптированный Алексеем Толстым к советским реалиям. Причем итальянская книжка “Приключения Пиноккио” с замечательными иллюстрациями Либико Марайя, изданная на русском языке в середине 1960-х годов, была одной из моих любимых в детстве и напрямую повлияла на формирование моего характера. Может показаться невероятным, но эта любовь вот так закольцевалась спустя десятилетия.
Сказка Коллоди — христианская история о деревянной душе, которая приобретает человеческое сердце, жертвуя собой. Пиноккио все время вел себя плохо, но стал живым мальчиком, спасая отца. К слову, в спектакле вместе со взрослыми выходят на сцену юные актеры из нашей детской студии и справляются со своей задачей прекрасно.
— В спектаклях вашего театра дети задействованы часто?
— Да. Детская студия, считаю, большое достояние нашей страны и нашего театра. Просто здорово, что она существует! Очень много написано опер с участием детей, а в балетные постановки они привлекаются еще чаще, особенно учащиеся столичной гимназии-колледжа. Конечно, это обогащает спектакль.
— Вы создавали декорации, костюмы и реквизит к многочисленным сказкам, поставленным в разных театрах, в Большом при вашем участии поставлены балеты “Конек-Горбунок” и “Золушка”. Вот где, наверное, простор для полета фантазии и воображения художника?
— Конечно, хотя для меня нет принципиальной разницы — сказка это или драма, детский спектакль или взрослый. Придумывается какой-то определенный мир на основе музыкального материала или произведения, по которому пишется либретто.
Стилизация, безусловно, связана с музыкой, потому что как иллюстрацию в духе реалистичного кино художник-постановщик не делает спектакль. Сама сцена диктует определенный жанр, и всегда присутствует элемент условности.
— Мне особенно запомнилось ваше с балетмейстером Сергеем Микелем решение поставленного несколько лет назад балета “Пер Гюнт” на музыку Эдварда Грига, где стилизация под норвежский фольклор гармонично сочеталась с аллюзиями на современность.
— Спасибо. Мы вдохновлялись великой музыкой Грига. Но при этом хотелось события, происходящие в драме Ибсена, приблизить к нашему времени. Ведь сама фигура Пера Гюнта, человека, не способного удержаться на месте, постоянно меняющего свои привязанности, страны, профессии, очень современна. И потому на сцене появились знаковые для нас элементы, образы цифровой, постиндустриальной эпохи, противопоставленные миру природному, фольклорному, сказочному.
Даже сообщество троллей названо у нас корпорацией, а по изначальным эскизам они напоминали врачей, приезжающих на скорой к заболевшему коронавирусом. В принципе же было решено использовать концепцию цифрового зла: человек в современном мире слишком зависим от потоков разноречивой информации, где правду не отличить от фейков.
Незнакомое понятие “богема”
— Насколько вам помогает компьютер?
— Думаю, сегодня художника-постановщика, не владеющего компьютером, можно считать профнепригодным. Это огромный кусок работы. Я, например, хорошо владею фотошопом, помогающим рисовать и костюмы, и декорации, делать эскизы ткани, которая нам нужна, и т.д. Современные технологии ускоряют процесс, а где-то они совершенно необходимы. Продвинутые художники даже 3D-модели декораций делают сразу в компьютерном варианте.
— Какие декорации в вашей практике были самыми сложными?
— В Большом театре? Однозначно сказать невозможно, в разных спектаклях свои сложности. Например, в балете “Тщетная предосторожность” или опере “Иоланта” достаточно большое количество деталей. Очень важно понимание пропорций, поэтому изначально создается макет, который выверяется в эскизах, размерах, и только тогда декорации делаются в натуральную величину. Есть спектакли, где задействованы сотни человек и происходит очень много смен костюмов, как, например, в том же “Любовном напитке”.
— Вероятно, воплощает ваши эскизы в жизнь целый штат умельцев?
— Наверно, это звучит немного иначе. В производственных цехах живописцы выполняют то, что связано с красками: рисуют задники, обрабатывают декорации и т.д. В бутафорских цехах все скульптуры, мелкую пластику, реквизит, еду, карету и тыкву для Золушки создают уникальные мастера. Есть у нас также столяры и сварщики.
— Чего не видит зритель со своего места в зале?
— Конечно, если пройтись по театру, а у нас сейчас есть такие экскурсии, можно многие секреты увидеть своими глазами, например, систему плунжеров, каждый из которых поднимает свою часть плана сцены. Эти механизмы ходят вверх-вниз наподобие лифтов размером 3 на 3 метра, представляя из себя целую гидравлическую систему, совершенно удивительную.
Общая высота рабочего пространства сцены тоже впечатляет: невероятная глубина, метров 20, под ней и еще метров 25 от сцены до колосников. Зритель не видит, как работают осветители или, скажем, монтировщики, которые должны быть не только физически сильными, но и технически подготовленными, чтобы собирать и разбирать сложнейшие декорации.
Театр — огромный и слаженно действующий механизм, мелочей здесь нет, и случайные люди не задерживаются.
— Что в своей профессии вы считаете самым важным?
— Скажу банальную фразу, и все же: чтобы состояться в любой профессии, нужно ее любить. Невозможно работать в оперном и балетном театре, не понимая классической музыки, не разбираясь в жанрах и не восхищаясь талантом и трудолюбием исполнителей. А то, что театральный художник должен априори уметь рисовать, писать красками, знать основы сценографии, думаю, понятно и дилетанту.
— Среди ваших предшественников были очень хорошие живописцы. А вы находите время для собственного творчества?
— Да, это были замечательные художники, имевшие успех у ценителей живописи. В августе, например, исполнилось бы 100 лет Михаилу Чепику, почти четверть века работавшему в нашем театре. Что касается собственного творчества, то мы и на сцене высказываемся достаточно много. Понятие “богема” мне не знакомо, на светскую жизнь времени нет вообще. Но кое-что для души все-таки пишу, конечно.
Владимир ПИСАРЕВ
Фото из архива Большого театра Беларуси
