Дети нарушают общепринятые нормы и правила не всегда из-за капризов или пробелов в воспитании. Иногда причиной плохого поведения становятся заболевания, в том числе и психические. Как научить таких ребят жить в согласии с собой и окружающими? За ответом мы обратились к Виктории Розенгрин, родителю-воспитателю детского дома семейного типа “Детского квартала на Васнецова” в Бресте.
Опыт родительства у Виктории Владимировны большой — с супругом они воспитали шестерых биологических детей. Четверо из них были еще несовершеннолетними, когда мама и папа решили стать замещающими родителями и переехать в Брест. До этого Виктория Владимировна работала воспитателем в Бучемлянской вспомогательной школе-интернате Каменецкого района, а также в Кобринской специальной общеобразовательной школе-интернате. Сочетать опыт родителя и педагога ей было привычно.
Родителями-воспитателями Виктория и Александр Розенгрин работают с начала 2019 года. Первыми их воспитанниками стали пятеро детей — два брата из одной семьи и две сестры с братом — с другой. Сейчас, когда старшие дети, в том числе и биологические, выросли и выпорхнули из семьи, на воспитании у супругов находятся 9 детей — 8 приемных и младшая кровная дочь.
“Двое подростков, которые у нас на воспитании уже шестой год, имеют психические расстройства. Один из них имеет поведенческие особенности, второй — инвалидность. Но именно эти дети, как никто другой, дарят нам с мужем любовь, доброту и ласку. И хотя в силу особенностей в развитии они не всегда поступают адекватно, тем не менее изо всех сил стремятся преодолеть проблемы в поведении”, — рассказывает Виктория Владимировна.
Особенный ребенок — особенный подход
“Один из воспитанников постоянно присваивал вещи одноклассников, — продолжает рассказ Виктория Владимировна. — Не помогали ни разговоры, ни уговоры, ни просьбы, ни мои слезы, пока я по совету психолога не забрала у мальчика любимую вещь. Он все свои вещи прятал, чтобы их никто не трогал, но особенно берег машину, которую ему подарила биологическая мама. И мне пришлось ее на время забрать. Это сработало. Через слезы, эмоции ребенка, только так, на собственном примере, он начал осознавать, какие чувства вызывает у других, когда забирает их любимые вещи. Но понимать чувства других в нашем случае оказалось мало. Внутренняя потребность воровать была сильнее и так просто не исчезла. У биологической мамы он попросил купить замок — соврал, что нужен в школу на шкаф (мальчик учится в спецшколе). Этим замком стал закрывать собственный портфель, ведь он залезал в чужие портфели, перекладывал оттуда вещи в свой, а чтобы при проверке учителя не обнаружили украденные вещи, решил портфель надежно закрывать. Я забрала замок и попросила маму впредь замки не покупать. Но она всё равно купила ему второй. Его мы тоже забрали, настояв, чтобы мама не усугубляла имеющуюся у сына проблему, иначе мы не сможем ее преодолеть.
В итоге мальчик стал учиться себя контролировать. День изо дня я замечала, что он исправляется. Сейчас он уже не закрывает рюкзак. И вещи больше не ворует. Выбрал другую тактику — выпрашивает их. Делает жалостный вид и говорит: “А у меня такой игрушки нет”, “Мне такие вещи не покупают”, и дети отдают ему всё сами. Теперь мы боремся с такого рода обманом, с игрой на чувствах. Предложение: “Скажи, чего тебе хочется, и мы это тебе купим” не сильно срабатывает — получать желаемую вещь на законных основаниях ему неинтересно. Конечно, даже добытые обманом вещи я возвращаю хозяевам.
Мальчик имел и пищевые нарушения, зачастую просил у детей еду. Есть он хотел постоянно, без нормы. Дома вообще не мог остановиться. Ни одни брюки на нем не застегивались, рвались рубашки, стали малы и его самые любимые шорты. Я подводила воспитанника к зеркалу, чтобы он видел, каким тучным становится, как стал выглядеть. В нашем случае не всё он понимал сам — приходилось наглядно объяснять. Тяжело было ему и физически. Каждое утро супруг делает с воспитанниками зарядку. Все отжимаются, а этому мальчику с каждым днем становилось всё сложнее и сложнее, пока однажды он не смог поднять на руках собственный вес. Надоело ему и убирать за собой — когда он переедал, последствия с пола, одежды или постели он убирал исключительно сам. Только так он мог выстроить причинно-следственную связь своего пристрастия к еде. И в результате научился нормировать порции, насыщаться съеденным, перестал настаивать на добавке и выпрашивать сладости у одноклассников.
Были проблемы у нас еще с одним воспитанником. Неблагоприятная обстановка в биологической семье в свое время вылилась для него, тогда еще пятилетнего ребенка, в диагноз, который благодаря нашему грамотному подходу позже был снят. Мальчик очень остро реагировал на критику. Каждое слово, замечание сопровождалось истериками. Самые большие сложности начались, когда он стал учиться в школе и особенно когда педагоги начали ставить оценки. Он страшно не любил, когда учитель оценивал его знания по справедливости. Если он считал, что оценка низкая, топал ногами, кричал, возмущался, доказывал, что достоен лучшей оценки, тем самым часто срывал уроки. Мы с учителем объединились в тандем и каждый раз, когда случался такой срыв, она мне тут же объясняла причину. Как только воспитанник приходил со школы, я по горячим следам проводила с ним беседу — просила рассказать о произошедшем с его точки зрения, выясняла, как он видит ситуацию. Он был убежден, что раз у него в жизни случилась такая ситуация в биологической семье, его должны все вокруг жалеть, завышать оценки, снисходительно относиться к его ошибкам. Я старалась поднимать авторитет учителя в его глазах, объясняла, что учитель ко всем детям одинаково должен относиться и что лучшего результата мальчик должен достигать сам, своими стараниями. У парня хорошая память, он способный, особенно легко ему дается математика. Последнее время ситуация значительно улучшилась. Я уже забыла, когда учителя жаловались на него. Пришлось долго учить парня справляться с эмоциями, контролировать их. Что-то очень нестабильное было внутри этого человечка. Он мог в одной и той же ситуации как расплакаться, так и рассмеяться. Проблема была очевидна даже по тетрадям — мальчик сжимал в кулаке ручку и судорожно зарисовывал страницы. Замещающий родитель, в семье которой он воспитывался до нас, зная эту проблему, закладывала в полки ребенка запас тетрадей. Он знал, что всегда можно заменить изрисованную тетрадь на чистую, в итоге ежедневно по каждому предмету заводил чистую тетрадь. Как только я это увидела, первым делом убрала лишние тетради и выдавала новую только тогда, когда заканчивалась старая. Следила, как он ведет тетради, как с ними работает дома и в классе, учила обходиться без черканья. Объясняла: каждая тетрадь имеет цену, и, если не будешь их портить, на сэкономленные деньги мы будем покупать тебе сладости или игрушки. Мне советовали психологи вычитать эти суммы из его карманных денег, но я как-то не решалась — их и так немного у детей. Сейчас мне радостно видеть, как наш воспитанник до последней странички, до последней строчки дописывает тетрадь”.
Тебе к лицу рубашка
Один из выпускников детского дома семейного типа Виктории и Александра Розенгрин категорически не хотел соблюдать деловой стиль одежды. Сегодня парня не узнать.
“Влад пришел к нам в байке с капюшоном. С ней не расставался ни дома, ни в школе. Другой одежды он не признавал: натянет капюшон — и его как будто нет, его никто не замечал и не трогал, — вспоминает Виктория Владимировна. — Я приучала парня к деловому стилю одежды через его “не хочу!”, “не могу!”, “не буду!”. Научила гладить свои вещи (тогда ему было 15 лет, но он еще не умел пользоваться утюгом). Каждый день он упирался, ворчал, но к школе гладил чистую рубашку. А вскоре не просто смирился с новым образом, он стал ему нравиться. Мы всегда его хвалили, подчеркивали, каким красавцем он стал. Представьте: 188 см роста — высокий, солидный парень, чистый, опрятный. В новом образе он уже не мог оставаться незаметным. Появилась уверенность в себе, поднялась успеваемость, посещаемость занятий, он стал эрудированным, научился играть на гитаре, играл в музыкальном коллективе, старался не пропустить ни одного конкурса — ему везде хотелось быть в центре внимания. Даже победил в конкурсе “Мистер колледж”. Куда Влад дел свою любимую байку, никто так и не узнал. Больше мы ее ни разу на нем не видели и нигде дома не находили”.
Поддерживать, но не потакать
Как показывает опыт супругов Розенгрин, дети могут меняться, даже имея сложные заболевания.
“Для приемных детей особенно важно, чтобы рядом был близкий человек, который будет всегда на их стороне, будет их защищать, любить, показывать, что они ему не безразличны. При этом ни в коем случае нельзя закрывать глаза на детские провинности, прикрываться тем, что это всего лишь ребенок, — утверждает Виктория Розенгрин. — Ребенку всегда надо объяснять, где его ошибка. Если с малого возраста ребенок не научится нести ответственность за проступки, шалости, ошибки, это может привести к серьезным проблемам в дальнейшей жизни. Наши воспитанники, особенно те, которые имеют психические нарушения, не всегда могут сами разделить добро и зло. Они четко улавливают: если взрослые не заострили внимания на их проступке — значит, и другие могут не заметить. Потому так важно не через раз обращать на это внимание, а постоянно. Только тогда дети понимают, что тайное всегда становится явным, даже если они очень постараются это скрыть”.
Светлана НИКИФОРОВА
Фото автора
