Моя школа в д.Семежево была единственной в Краснослободском районе Минской области с параллельным изучением двух иностранных языков: немецкого и французского.
Немецкий преподавала Нина Алексеевна Пантелейко. В конце августа 1956-го приехала молодая учительница французского Светлана Евгеньевна Струсевич. Полностью перевести уроки на этот язык не было возможности: ученики из соседних деревень Гулевичи, Жилихово, Мокраны в местных школах с 5 по 7 класс изучали немецкий.
Дошла и моя очередь до иностранного. Из комплекта учебников особый интерес вызвала книга с латинскими буквами на обложке: Le francais. И как же красиво зазвучал французский из уст Светланы Евгеньевны! Впервые войдя в класс, она поприветствовала нас не привычным “Добрый день!”, а неизвестным “Бон жур!”. От непонятных звуков мы стояли словно завороженные, пока учительница жестом руки не показала садиться, произнеся еще более пространное “ассее ву а во пляс, силь ву пле”. Светлана Евгеньевна пояснила, что французы тоже приветствуют друг друга словами “добрый день”, но по-французски “добрый” — “бон”, а “день” — “жур”. Выражение “ассееву а во пляс” переводится как “садитесь на ваши места”, “силь ву пле” — “пожалуйста”.
На первых уроках, записывая в тетрадь латиницей незнакомые слова и слушая из уст учительницы их произношение, я думал, что в жизни не осилю этот язык. Светлана Евгеньевна, по-видимому, придерживалась другого мнения. Она подходила к каждому, добиваясь правильного произношения, пытаясь привить любовь к мурлыкающему французскому. Вскоре на приветствие педагога мы с неплохим прононсом дружно отвечали:
— Бон жур!
При этом звук “р”, как и положено, гас еще в полости рта, словно раздавленный. И вскоре я мог составить простое предложение, перевести текст с французского на русский. Хуже было с переводом на иностранный: подбирая слова, забывал об артиклях, определяющих род и число существительных. Светлана Евгеньевна, не желая вызывать негативного отношения к предмету, выставляла в тетрадях только положительные оценки. Под письменными заданиями, пестревшими от исправлений красными чернилами, ставила две буквы “Vu”, что сродни русскому “См.”.
Часто учительница приходила на урок с грампластинками и тяжелым патефоном, обшитым черным дерматином. Закрученная изогнутой ручкой, пружина внутри громоздкого граммофона вращала виниловый диск. Из-за мембраны змееподобного звукоснимателя с треском и шипеньем звучал хрипловатый мужской голос на французском.
— Копране ву се текст? (Вы поняли этот текст?) — обращалась учительница к классу по окончании прослушивания.
Какое “копране”, когда все звуки сливались в длинную и непонятную тираду?
Не получив ответа, учительница по словам произносила первое предложение, требуя повторять за ней хором. Один из учеников выходил к доске, записывал текст, отмечая дифтонги, слияния и непроизносимые буквы цветными мелками. Начиналось коллективное произношение. Снова опускалась игла на вращающуюся пластинку. Но это было совсем другое дело: мы уже говорили не хуже невидимого диктора. К концу урока минутный текст я воспроизводил полностью.
Не скажу, что я сразу полюбил язык далекой и неизвестной страны, хотя старательно заучивал слова, в которых, на мой взгляд, было много лишних букв…
Мое отношение к иностранному изменилось после первого диктанта из десяти простых предложений. С работой справился неплохо: всего одна ошибка. Диктант был оценен на пятерку. После урока подошел к учительнице.
— Святлана Яўгеньеўна, вы ў мяне памылку не заўважылі, — показал я на исправления красными чернилами.
— Я посчитала это опиской, а не ошибкой.
Возвращая тетрадь, добавила:
— Старайся. У тебя большие склонности к французскому. Запоминай только те слова, которые нужны для построения предложения, с каждым разом расширяя его. Слова сами будут откладываться в памяти. Дома их записывай, а после урока покажешь мне для проверки.
Я утвердительно кивнул.
— …Наконец, самое главное: говорить надо вслух, — продолжала учительница. — Хорошо бы вести диалог с кем-нибудь на пару, но можешь и один. Только в этом случае произноси фразу дважды: один раз — как будто ты ее говоришь, а второй — как будто сказал твой собеседник и тебе надо понять его. Язык надо слышать и слушать, иначе он быстро забудется.
Я стал расширять лексику. Это было непросто: ни в библиотеке, ни в сельмаге, ни даже в районном универмаге не было ни русско-французских, ни французско-русских словарей. Приходилось довольствоваться ограниченным словарным запасом учебника. После уроков Светлана Евгеньевна проверяла составленные предложения, совершенствовала мое произношение.
Похвала учительницы и практически индивидуальные занятия вызвали у меня неподдельный интерес к французскому, в словах которого буквы уже казались не лишними, да и произносились мягче, чем в немецком…
Но в 8 классе уроков французского не стало: учительница уехала в Минск. Занятия проходили только в группе немецкого языка. А в начале октября вернулась Светлана Евгеньевна с комплектом учебников на весь класс и уроки французского возобновились. Однако через какое-то время педагог уехала окончательно…
В моем аттестате вместо оценки по иностранному — прочерк. С ним я и поступил в медицинский институт. Меня включили в группу начинающих изучать французский. Но оказалось, что я, по сути, недоучка, уступал только золотой медалистке Лене Артамоновой. С первого до последнего курса вместе с ней (куда же без будущей жены!) с удовольствием продолжал изучать так незаметно полюбившийся язык, а нашими педагогами стали уже ученики профессора минского института иностранных языков Светланы Евгеньевны Комаровой (Струсевич).
…С годами язык позабылся из-за отсутствия постоянной разговорной практики. Но к французскому тексту обращаюсь по сей день. Еще теплятся в памяти многие слова и клише, могу поддержать простой диалог, вкратце объясниться. Когда пришлось побывать во франкоговорящих Люксембурге, Женеве, язык, на удивление, быстро всплывал в памяти. Выходит, не пропали даром уроки Светланы Евгеньевны. Спасибо ей большое!.. По-французски — “мерси боку” (merci beaucoup). В двух словах всего четыре бархатистых звука из тринадцати знаков латиницы. Но как же ласкает слух этот грассирующий, мелодичный, многобуквенный французский!
Михаил Римжа,
доктор медицинских наук, профессор
