Учить других куда труднее, чем учиться самому, убеждена народная артистка Беларуси и преподаватель Белорусской государственной академии музыки Анастасия МОСКВИНА.
Петь она любила с детства, но, даже окончив музыкальную школу, певицей становиться не собиралась. Судьбу, однако, не обманешь. Вот уже 20 лет Анастасия Москвина солирует в белорусском Большом театре и второй сезон является заведующей труппой оперы. Помимо того, народная артистка Беларуси, окончившая три высших учебных заведения, преподает в Академии музыки и удостоена звания профессора.
И, разумеется, продолжает выходить на сцену. Вот и на проходившем в декабре XII Минском международном Рождественском оперном форуме обладательница редкого по красоте сопрано порадовала поклонников партией Лиу в “Турандот” Пуччини и блистала на завершающем гала-концерте.
Под звуки скрипки
— Анастасия, позвольте начать с вопроса банального, но неизбежного. Какую, на ваш взгляд, роль может и должен играть музыкальный театр в формировании личности ребенка?
— Я думаю, нужно говорить не только о театре, но и о музыкальном образовании в принципе. Кое-кто сомневается, так ли уж оно необходимо детям. Я же считаю, что классическая музыка воспитывает у школьника или студента вкус и еще никогда никому не помешала. Человек, получавший уроки пения или игры на инструменте, мыслит более масштабно, развивает в себе самые прекрасные качества. И в нашем Большом театре, и в Музыкальном, и, насколько мне известно, в филармонии очень много детских программ, рассчитанных именно на семейный просмотр и знакомство ребенка с миром музыки.
— В Большом театре сейчас, если не ошибаюсь, идут две прекрасные детские сказки-оперы — “Волшебная музыка” Марка Минкова и “Пиноккио”.
— Да. Есть также детские балетные спектакли, во время экскурсий по театру школьникам показывают в малом зале сказку “Знакомство с музыкой” и т.д. Мы воспитываем будущих зрителей, которые придут потом, в сознательном возрасте, уже на взрослую оперу или балет, в том числе со своими семьями.
— Ваше личное знакомство с этим волшебным миром началось с детского сада, когда у вас обнаружили абсолютный слух?
— Пожалуй. К нам пришли учителя из 2-й музыкальной школы имени Н.И.Аладова, искавшие талантливых ребят. Меня прослушали и посоветовали отдать на скрипку. Но мне было 5 лет, а в школу в этом возрасте не принимали. И чтобы не терять понапрасну время, папа целый год возил меня к педагогу-скрипачу.
На самом деле многое идет от семьи. У моих интеллигентных родителей-инженеров было очень много книг, именно они пристрастили меня к чтению и сформировали вкус в литературе и, разумеется, в музыке, звучавшей на пластинках в нашем доме постоянно.
Опера — довольно сложный жанр, объединяющий и музыку, и актерское мастерство, и танец, и пластику. Чтобы зритель поверил тебе, нужно обладать очень большим комплексом качеств. Казалось бы, какие проблемы: люди уже тысячи раз это исполняли, бери и повторяй. А ты должен выйти и доказать, что имеешь право на собственное прочтение музыки, которая звучит во всех уголках мира.
— У вас дома был хороший проигрыватель?
— Как и у многих тогда. Я приходила из школы и включала его, слушала детские сказки, того же Высоцкого и других, фирма “Мелодия” много хорошего выпускала. Мама у меня по профессии инженер-технолог швейного производства и преподавала в школе курс кройки и шитья. Мы с ней ездили в универмаг “Беларусь” и заходили обычно в два отдела: пластинок и тот, где продавались пуговицы, нитки, тесемочки и ткани. С ее подачи я тоже люблю рукодельничать, вышиваю и рисую.
Она могла стать художником, в детстве занималась в знаменитой студии Сергея Каткова и хотела даже поступать в художественное училище. Родители увлекались фотографией, у всех нас были фотоаппараты, снимки печатали в ванной. Папа, инвалид по слуху, пользовавшийся слуховым аппаратом, тоже очень любил музыку, именно он водил меня в музыкальную школу, где я 7 лет без энтузиазма, но прилежно училась играть на скрипке.
Судьба тебя найдет
— Семь лет — это много. Не хотелось ли все бросить, раз особого энтузиазма не испытывали?
— В подростковом возрасте я уже хотела бросить, с детьми это часто случается, но мама сказала: положи на стол диплом и можешь быть свободна. Положила и думала, что на этом все, “отмучилась”. Однако на самом деле серьезные занятия музыкой принесли свои плоды. Я ведь пела всегда, и в обычной, и в музыкальной школе, аккомпанировала себе на гитаре, брала уроки игры на шестиструнке у профессионального гитариста, исполняла для души бардовские песни, романсы.
— Окуджава, Галич, Городецкий?..
— Окуджава, Дольский, Долина, песни из кинофильмов, того же “Жестокого романса”, русские, белорусские, в общем, душевные, репертуар был большой. Я не выступала как профессиональная артистка, играла в гостях, дома для себя и родителей, но чувствовала, что это мое хобби и мне как-то тесновато в данном амплуа.
А сейчас, так вышло, практически не беру гитару в руки. Жанр, которым я занимаюсь, — это уже совсем другая манера пения, совершенно иной посыл звука, вокал. То есть делать это могу, но удовольствия, которое получала тогда, уже не испытываю. Чтобы голос лился, ты должен любить ту музыку, с которой работаешь.
— После школы вы поступили в институт культуры?
— Да, сегодня это университет культуры и искусств (БГУКИ). Получила специальность “Режиссер театрального коллектива”, поработала в качестве драматической актрисы в Русском театре. И везде пела под гитару. В Германии, куда от фонда “Дети Чернобыля” ездила вместе с ребятами, направленными на оздоровление, в качестве сопровождающего группы, даже познакомилась с местными музыкантами и записала с ними СD-диск. Это была совместная благотворительная акция. Но мне все время хотелось найти педагога по вокалу и позаниматься с ним.
— Нашли?
— Нашла в консерватории (сегодняшней Академии музыки) и в итоге поступила туда. Я поняла, что хочу опять заниматься музыкой, стать частью этого прекрасного мира. Поиски себя, наверное, закончились. Мне очень повезло, вокалу меня обучала замечательная Людмила Яковлевна Колос. Заслуженная артистка БССР, профессор, она была ведущей солисткой нашего Большого театра, исполняла партии лирико-колоратурного сопрано. В любом деле чрезвычайно важно, кто твой педагог.
— Кого еще из своих наставников вспоминаете с благодарностью?
— Частные уроки игры на гитаре я брала у Валерия Громова, отца солиста Большого театра, народного артиста Беларуси и моего коллеги. Кстати, Владимир тоже окончил музыкальное училище и, прежде чем пришел к оперному пению, был профессиональным гитаристом.
В общем, как бы нам ни хотелось уйти в другую сторону, случается ровно то, что должно случиться. Если это судьба, пусть даже не сразу, а пройдя определенные испытания, все равно придешь в то место, где тебе суждено быть, туда, для чего тебя создал Господь Бог.
Жизнь с музыкой прекрасна
— Возглавляя оперную труппу Большого театра, собственному творчеству удается уделять время? Не ощущаете его дефицит?
— Мне хватает времени на все. Просто, когда я была солисткой, больше отдыхала, а сейчас меньше. Но с другой стороны, уже 20 лет я выхожу на сцену и понимаю, что рано или поздно наступит период, когда нужно будет заниматься чем-то другим, менять специальность. Поэтому всему надо учиться. И той должности, на которой сейчас нахожусь, тоже.
— Жесткость на этой должности требуется?
— Нужен характер. Но он у солиста оперы должен быть изначально. Если его не имеешь, ничего не добьешься и не сможешь выполнять те задачи, которые перед тобой ставятся. Слабаки тут не выдерживают.
— Наверное, когда такие сильные характеры сталкиваются, и заискрить может?
— Вопрос даже не столько во взаимоотношениях личностей, сколько в задаче, стоящей перед тобой, когда ты выходишь на сцену. Потому что все это непросто — исполнять музыку, владеть голосом, быть предельно внимательным к оркестру, солистам, декорациям, мизансценам, которые выполняешь. Задач достаточно много, и человек должен быть предельно сконцентрирован, собран и обладать сильным характером.
Как бы нам ни хотелось уйти в другую сторону, случается ровно то, что должно случиться. Если это судьба, пусть даже не сразу, а пройдя определенные испытания, все равно придешь в то место, где тебе суждено быть, туда, для чего тебя создал Господь Бог.
Опера — довольно сложный жанр, объединяющий и музыку, и актерское мастерство, и танец, и пластику. Чтобы зритель поверил тебе, нужно обладать очень большим комплексом качеств. Казалось бы, какие проблемы: люди уже тысячи раз это исполняли, бери и повторяй. А ты должен выйти и доказать, что имеешь право на собственное прочтение музыки, которая звучит во всех уголках мира.
— Одной из своих любимых ролей вы не раз называли Иоланту. А ведь при знакомстве с одноименной оперой Чайковского она особого впечатления на вас не произвела?
— Я тогда училась в институте культуры и оперными спектаклями не увлекалась. В нашей семье слушали немного иную музыку, те же бардовские песни. В оперу я попала, можно сказать, случайно и по-настоящему полюбила этот жанр, только начав заниматься классическим вокалом. Потом, когда стала артисткой Большого театра, постепенно все больше проникалась этой гениальной музыкой.
Когда ее исполняешь, понимаешь, что жизнь прекрасна. Иоланта была одной из моих первых ведущих партий, на которых театр проверяет, способен ли человек их исполнять или останется на вторых ролях. У нас ведь есть разные амплуа, в опере очень много героев. Сейчас в моем репертуаре есть и лирические партии, та же Татьяна в “Евгении Онегине”, Лиза в “Пиковой даме”, и более сложные лирико-драматические, к примеру, Ярославна в “Князе Игоре” Александра Бородина, Аида в одноименном шедевре Верди, Сента в “Летучем голландце” Вагнера и др.
Пропустить образ через себя
— До прихода в Большой театр вы ведь успели поработать и в Музыкальном?
— Недолго, пару месяцев. Там я работала на 0,5 ставки, здесь на 0,25 и не знала, куда попаду реально. В Музыкальном было больше возможностей, но легкий жанр не так меня цеплял. В Большом же, честно говоря, не видела для себя перспективы, там хватало опытных солистов и голосов сопрано. Однако решила идти туда и, конечно, не пожалела.
— Но и в оперетте у вас были яркие роли.
— Да. Партию Розалинды в “Летучей мыши”, например, я пела в Москве, в Большом театре России, на протяжении 5 сезонов, а потом продолжила в постановке нашего театра.
Классические оперетты Штрауса, Легара, Кальмана не менее трудны для исполнителя, чем ведущая партия в опере. К профессиональному вокалу там добавляются речитативы, надо владеть техникой подачи звука, а также движениями, ведь они все танцуют. Это очень сложный жанр.
— В Москве вы много пели по приглашению?
— Сначала я была приглашена солисткой Большого театра России на роли Розалинды в “Летучей мыши”, Купавы в “Снегурочке” Римского-Корсакова, Любы в мировой премьере французского композитора Филиппа Фенелона “Вишневый сад”. С камерным оркестром Московской госфилармонии пела в опере Вебера “Оберон” по-немецки, с Национальным оркестром России под управлением гениального Михаила Плетнева — в “Кощее Бессмертном” Римского-Корсакова в концертном варианте и в “Иоланте”. Последней мы даже открывали в Токио Год России в Японии.
Незрячая героиня шедевра Чайковского — одна из моих любимейших партий, она чрезвычайно сложная, но и очень светлая. Это последняя опера великого композитора, где он все-таки сделал в финале женщину счастливой, хотя они у него обычно страдают.
— У вас три высших образования, вы преподаете и являетесь профессором БГАМ. А что все же труднее и интереснее — учиться самой или учить других?
— На самом деле, артисты всегда учатся. Мы разучиваем новые партии на русском, белорусском, итальянском, французском, немецком языках, а значит, постоянно тренируем мозг. Кажется, ты уже научился всему, но каждую партию нужно, как у нас говорят, “впевать”, пропустить образ через себя.
Профессия артиста — это одно, а заведующий труппой оперы — другое, и здесь тоже пришлось все осваивать с нуля. Преподавать же начинала в педуниверситете, а потом перешла в Академию музыки, где в прошлом году стала профессором. И, по-моему, учить других куда труднее, чем учиться самому.
— Больше ответственности?
— Не только. Если на той же скрипке ты можешь показать, как нужно играть, поставить руку скрипачу, то вокалист — сам себе инструмент. И тебе нужно рассказать ему, где поднять нёбо, подышать или задержать дыхание, и так далее. В опере нет подзвучки и микрофона, мы поем живьем, и необходимо так владеть своим голосом, чтобы он звучал громче оркестра, при этом не сорвав его. Вокалу можно учиться много лет и понимать, что до совершенства еще далеко…
Владимир ПИСАРЕВ.
