О бывшем министре просвещения БССР Михаиле Минкевиче (1968—1985) говорят его внук — монах Орест, муфтий Мусульманского религиозного объединения в Беларуси Абу-Бекир Шабанович и руководитель правления Белорусского фонда мира Максим Мисько.
(Окончание. Начало можно почитать здесь)
Высокий авторитет
— Абу-Бекир Юхьянович, когда и от кого вы узнали, что министр уходит на пенсию?
— Однажды звонок, в череде других, от Михаила Гавриловича. “Как дела?” — “Все нормально…” Пауза. “У тебя там ставки какой-то свободной нет?” — “Пока нет, но собирается одна работница в декрет. А что, кого-то надо взять?” Снова пауза. “Да я себе место ищу…” — “Михаил Гаврилович, как так?” — “Ну вот так… Возьмешь ты меня или нет?” — “Нет, не возьму”. — “А почему?” — “Вы как министр незаменимы, но чтобы методички готовить, выступать на семинарах, конференциях? Или вот на ВДНХ СССР работать — вы нас туда послали, в павильон народного образования, так я оттуда и не вылажу. Четыре тематические выставки в год! Дохнуть некогда… Я сначала был на подработке, брал часы в школе, а теперь не могу: подвожу людей со своими командировками”. — “Ну ты даешь… Ишь какой важный”. — “Михаил Гаврилович, не надо на меня обижаться: вы нам нужны как министр”. — “Ладно, при встрече поговорим”.
Встречаемся потом, улыбаемся друг другу. Продолжения разговора нет. Но вот недели через три после того телефонного разговора, в субботу, прошло заседание ЦК партии. В понедельник в газетах прочли: вывели Михаила Минкевича из состава ЦК КПБ “в связи с выходом на пенсию”. Мы, кто знал его как энергичного и ценного руководителя, расценили это как проделку одного партийного работника, с кем министр давно конфликтовал. Началась неприязнь, я думаю, с вопросов об увеличении мест в детсадах-яслях, которые поднимал министр. Тогда очереди были большие, многие малыши оставались без должной воспитательной работы.
— Но ставить вопросы — это одно, а вот решать их… У министра это получалось?
— Здорово получалось! Вот, скажем, в тех сложных экономических условиях Михаил Гаврилович добился от правительства сохранения малочисленных сельских школ. Для этого их переводили на совмещенные классы. Он же добился и организации питания в системе образования. А в сельской местности именно его заботами начали детей доставлять в школы автобусами из отдаленных небольших деревень. На последующих должностях, где работал, я приводил и такой пример его силы как министра, видения им стратегии развития образования. Михаил Минкевич понимал, как важно заботливо готовить, воспитывать, формировать национальную элиту. И это при нем талантливые, способные дети получили возможность обучаться в специализированных школах: по математике, физике, другим предметам. Тогда же создавались и художественные школы. Скажем, гимназия-колледж искусств имени И.О.Ахремчика в Минске пробивалась во многом его стараниями. Станции юных натуралистов, юных техников при нем были организованы. Я свидетель, как он это все пробивал… У Михаила Гавриловича был высокий авторитет, он умел выстраивать с разными людьми хорошие, продуктивные, деловые отношения. К слову, я его всегда помню очень энергичным. Он быстро ходил: глыба внешне, а летит как метеор! Выйдет по коридору Минобразования — и сразу в Совмин. Потом приходит оттуда с улыбкой: “Будет! Я говорил! Будет! Пошли нам навстречу”. Петр Машеров однозначно Михаила Гавриловича очень уважал, и Тихон Киселев, и Федор Сурганов тоже. Михаил Гаврилович был опытным стратегом и политиком. Как бывший подпольщик и танкист-фронтовик учитывал многие нюансы, когда решал важные вопросы.
Методист по контрпропаганде
— Значит, Михаил Гаврилович действительно знал, что ему нужно искать новую работу…
— Конечно, знал… В понедельник узнаем новость. И — звонок от него. Я ему: “Приезжайте. С личным листком по учету кадров”. Приезжает: с листком и автобиографией. Спрашиваю: “Михаил Гаврилович, какой предмет?” — “Я думал, история, обществоведение… А давай-ка я методистом по контрпропаганде. Я в этой области буду хорошо плавать, это мое”.
На том и порешили. Я хотел отдельный кабинет Михаилу Гавриловичу дать, чтоб ему тихо и спокойно работалось, но он отказался. Тогда посадил в кабинете вместе с ним еще специалиста, который трудовое обучение вел. Представил бывшего министра своему коллективу. Кабинет, стол, через пару дней провели телефон… И как пошли к нему гости! Как сочувствующие, так и друзья. И было это все красиво, душевно, достойно. Знаете, это был показатель уважения и почитания его как хорошего человека и специалиста.
Универсальная академия
— Как часто в тот период вы лично с Михаилом Гавриловичем общались?
— Ежедневно! Каждое утро, идя в свой кабинет, он ко мне заходил часам к девяти. Здороваемся, информацией обменяемся, обсудим что-то. Идет к себе. Вечером закончили работу — он заходит ко мне, и уходим, или я к нему. Это уже было как своеобразный ритуал.
И не преувеличиваю, клянусь вам: это мне Бог послал такую высшую академию. И не только по части управления, углубления знания разных предметов, системы управленческой сверху донизу, педагогическую.
Академию с Михаилом Минкевичем я проходил вообще универсальную. Учился у старшего коллеги искренности в подходах к решению самых разных задач. Такая сердечность в нем была, гибкость ума, глубокая мудрость…
Я искренне благодарен Всевышнему за те дни.
— Сколько он у вас проработал?
— Немного, примерно год. А как-то приходит. “Сынок, я вот заявление принес на отпуск”. — “Едете куда-то?” — “Нет, на обследование иду. Есть проблемы”. — “Так возьмите бюллетень, а в отпуск и так отпущу — никаких вопросов. Задания по плану вы делаете наперед”. Потом второй, третий раз обследовался и в больнице уже никого не принимал… Только Шабановича или кого из министерства по делам. Мы шли гулять, по коридору…
Так было и в последний раз. Помню, был четверг. Он лежал, жена была рядом. Поднимается: я с тобой хочу поговорить. Кстати, мы с ним “увесь час гаварылі на беларускай мове”. Вышли в коридор. Он уже был слабый, за меня держался, но давай анекдоты мне рассказывать: “Я табе на развітанне хоць пару анекдотаў раскажу”. Сказал мне и о недугах, о том, что, наверное, здоровье подорвали ему в тюрьме и концлагерях польских…
На горестной волне ушел от него. В воскресенье звонок — Людмила Константиновна Сухнат, она тогда была министром. “Борис Иванович, такое горе…” — “Михаил Гаврилович?” — “Да…” Она собирала у себя людей по вопросу организации похорон. И поскольку Михаил Минкевич мой работник, то мне и поручила все…
Помню, погода слякотная, ветер с дождем и снегом. Прощание проходило в Доме учителя, и очередь большая, змейкой, вилась аж на Октябрьскую, до студенческих общежитий, через мост. Люди стояли на холоде, под дождем, с цветами, со всей Беларуси приехали, чтобы провести Михаила Гавриловича в последний путь. Похоронили его на Московском кладбище. И все говорили: словно целая эпоха с ним уходит.
Эпоха Минкевича
— Каким помнят Михаила Гавриловича бывшие министерские работники?
— Мы часто, когда встречаемся, вспоминаем его. Уже после тех печальных событий нам выделили за Пуховичами территорию под дачи, на 100 участков. Это министр Минкевич их пробивал, и это теперь как своеобразная память о нем. Там, в садовом товариществе, особая атмосфера. Там строились, обживались, ближе друг с другом знакомились многие работники системы Минобразования. Ко мне, например, часто ходили за советом огородники, зная, что татары хорошо умеют хозяйствовать на земле. Они еще посеять-посадить что-то не успели, а у меня уже первые огурцы, “трускаўкі” (именно так называет клубнику мой собеседник. — Примечание автора.) под пленкой… А в разговорах, дачных заботах и хлопотах всегда на устах у нас воспоминания о Михаиле Гавриловиче, об эпохе Минкевича. При нем много, повторюсь, решалось положительно, делалось. И, кстати, он добивался, чтобы не 2,5 процента от ВВП выделялось в Беларуси на образование, а минимум 4,5. Доказывал он это с расчетами, фактами в руках, пробивал цифру в ЦК, Совмине, Верховном Совете… До 4,5 не дошли, но 3,5 было! Строились новые школы, Дворец пионеров на Комсомольском озере в Минске возвели.
Отец Орест:
— Я с дедом был там на открытии…
— Вам тогда сколько лет было?
— Когда он умер — 12, я с 1974-го. Открытие дворца помню, дед ленточку тогда разрезал.
В кругу родных и близких
А.-Б.Шабанович. Однажды он попросил: “Отвези меня в Городище, хочу на даче побыть”. У меня тогда уже “Лада” была — и мы поехали…
Отец Орест. Да, это любимое место у него было, мы летом жили там. Я выходил навстречу каждый раз, когда дед вечером в пятницу приезжал с работы. Около железной дороги его встречал, садился с ним — и мы ехали.
А.-Б.Шабанович. Вспоминаю, как он хотел мне подарить книги из своей большой библиотеки: “Приедь, возьми все, что захочешь”. Но я отказался, посчитал, что он как министр может сделать официальный подарок, не нарушая комплектацию, в одну из библиотек. Тогда он мне: “У меня собраны интересные материалы о развитии нашего национального образования почти за 40 лет. Осталось добавить по материалам последнего съезда партии главу — и у тебя диссертация готовая”. Но не мог же я его труд присвоить…
Отец Орест. А куда это все делось, интересно?..
А.-Б.Шабанович. И я не знаю… Значит, не издали, не закончили начатое им дело.
Максим Мисько. Поэтому и говорят: нельзя отказываться, когда тебе такие вещи предлагают. Я и вас понимаю: вы искренний человек с высокими морально-нравственными убеждениями. Но порой нужно просто взять — и согласиться… Вам отдавал, потому что знал, что вы смогли бы закончить труд надлежащим образом.
Отец Орест. Поспрашиваю у мамы. А там тетя Лариса жила, ее старшая сестра. Награды все дедовы в школьные музеи отдали: такова была воля его жены, моей бабушки. Среди орденов и расстрельная бумага хранилась, ведь его собирались расстрелять в 1939-м, но не успели — Красная Армия вошла в Гродно. Он там в тюрьме был, а раньше — в польском концлагере, где зубы ему повыбивали, а еще керосин через воронку в рот лили. Расстрельную бумагу дед, видимо, нашел в архивах: документ уже был готов, наутро его в Гродненской тюрьме должны были расстрелять.
А.-Б.Шабанович. Он мне рассказывал и об этом, и о Виленском периоде своей жизни: как учился там в гимназии, участвовал в подпольной работе. Там же и Максим Танк в подполье был, а Сергей Притыцкий — тот постарше… С Валентином Тавлаем они позже, в тюрьме познакомились и тоже дружили.
Отец Орест. В семье он о своем подпольном прошлом, о концлагере, пытках никогда ничего не рассказывал. Это мне потом поведала родственница дедушкина. У нас дома, у мамы, есть книжка Якуба Мисько “Маё маўклівае сэрца”. Писатель этажом выше, над дедом жил, и они дружили. Он книгу деду подарил, там немного и про деда написано.
А.-Б.Шабанович. Я вспоминаю, он рассказывал, что в семье кто-то биологией увлекался. Шутил: “Букашками занимается”.
Михаил Минкевич с внуками Олегом и Катей на даче
Отец Орест. Так и есть. Его дочь, моя мама Людмила Михайловна, — ботаник, преподаватель биологии. Она и мне коллекции букашек разных с кафедры приносила. И Катя пошла по ее стезе, сестра моя: она кандидат наук, в нашем педуниверситете преподает. Меня дед тоже толкал в науку: в 50-ю математическую школу после 3 класса перевел. Но потом я обратно в свою 21-ю вернулся. Я интересовался биологией, палеонтологией, динозаврами. Дед надо мной подшучивал: “Будешь как твоя мама: биолух”.
Дед высокий пост занимал, а тетя Лариса, мамина старшая сестра, уже тогда в церковь захаживала. Так он за это ее вслух ругал, потому как у него могли быть неприятности по службе. Но, если откровенно, к верующим людям у него очень уважительное отношение было. Моя прабабушка Наталья, по линии мамы, верующей была, и он ее уважал, другим говорил, что к верующим надо с уважением относиться. То есть и у него в сердце глубоко, не напоказ, вера была жива. И у бабушки моей тоже. Она, кстати, отошла тихо, без мучений в больнице в ночь на Пасхальный понедельник.
— Отец Орест, вы сами в Гуличах, на родине деда Михаила, бывали?
— Да, мы к родне ездили. К дяде Сене с тетей Надей (Семен Игнатьевич и Надежда Михайловна Шагуны работали учителями в Жеребковичской средней школе Ляховичского района. Семен Игнатьевич — племянник министра, старший сын его родной сестры Марии Гавриловны, ветеран войны. — Примечание автора.). Кстати, у деда был родной брат Володя, он при панской Польше уехал в Америку на заработки — там и остался. И у Михаила Гавриловича были проблемы, когда о том узнали. Его даже уволили с работы в свое время, никуда не мог устроиться. А потом взяли, причем даже лично Петр Машеров разрешил тому дяде Володе с семьей приехать, посетить родню в БССР. Я тогда совсем маленький был… А мне дед, когда ездил в командировки за границу, привозил конфеты, сувениры. Когда в методкабинете на улице Макаенка работал, то на станцию юннатов возил — косуль показывал, павлинов.
— Он вам про войну рассказывал?
— Практически ничего. Хотя я знал, что он под Сталинградом воевал, горел там в танке…
— Вы с дедом ходили гулять?
— Да, гуляли. Я у него любимым внуком был. Мне бабушка говорила: на него похож… Вокруг озера Городищенского пешком ходили. И да, он быстро ходил, и летом обычно с веткой: комаров отгонял. На даче тоже работал… Как-то увидел у меня кассету с рок-музыкой: “Ну-ка, что у тебя там? Интересно… Дай послушаю”. Так он кассету взял у меня и с ней ходил. Потом говорил: “Да-а-а, какая музыка плохая…” А вообще он толк в хорошей музыке, песнях понимал, голос и слух у него были, порой и пел. Когда застолья у нас бывали, то всегда меру знал. И, помню, как доставал книжку “Габровские анекдоты” или что-то в блокнот записанное за столом зачитывал, чтобы все посмеялись… Он умел быть душой компании.
Иван ЖДАНОВИЧ
Фото автора и из архивов родственников Михаила МИНКЕВИЧА
